Эмансипация строя, или возврат к естеству
(попытка осмысления новизны исследования).
Приступая к изучению предлагаемого исследования,
хочется предостеречь от того, что при попытке бегло
проникнуть в смысл предлагаемых автором положений, мы во многом рискуем
обнаружить свою неготовность; так же как и за внешней неординарностью,
полемичностью, метафоричностью стиля изложения на первый взгляд привычных
категорий — не заметить глубины, многозначности рассуждений, трактовок, выводов. Дело не столько в авторской интерпретации, даже переосмыслении старых понятий, сколько в постановке под вопрос общепринятого стандартного взгляда на вокально-хоровое исполнительство вообще и фольклор в частности. Исследование обнажает «обрезанность», скудость музыкального мышления, закрепощенного сложившимися стереотипами. Любопытна
мысль об истоках такой закрепощенности: автор видит ее, в частности, в ошибочной механической адаптации инструментального мышления к вокальному. Признавая теоретически
ошибочность подобной адаптации, музыканты на деле игнорируют этот факт, не
делая никаких практических выводов.
Своеобразное видение проблемы натурального пения проявилось также в том, что одним из побуждений (возможно, спонтанных) натурального пения, предполагающего предельно гибкий диапазон интонационных отклонений, является стремление к нивелированию различий между пением и речью. Оно достигается не за счет осмысленного произношения сюжетной фабулы текста, как это может показаться на первый взгляд. Все дело в певческих
позициях, которые, по мнению автора, создают неповторимую игру интонационных
оттенков. Мастерство традиционных исполнителей — не в механической способности извлекать тончайшие интервалы. (Народные исполнители — отнюдь не рафинированные эстеты). И, хотя этому можно обучить, исполнение рискует лишиться своей неподдельной естественности, простоты. Важно уподобиться художнику, обладающему способностью различать множество оттенков, но видящего смысл в том, чтобы ощутить нужный,
соотносимый с конкретной гаммой цветов. Хотя сама по себе способность регистрировать слухом
тонкую (в других случаях ощутимую) балансировку звука крайне важна, весь секрет
интонирования, заключающийся в этом балансе, требует освобождения восприятия от
образовательных стереотипов и определяется принципиально иным мироощущением.
Оно связано с поиском звукового феномена, грани которого находятся за пределами
привычного профессионального восприятия.
Свежий взгляд на проблему освоения натурального пения
вылился в своеобразный стиль изложения материала, фиксирующий живой,
пульсирующий, обрастающий множеством нюансов процесс умозаключений,
одновременно длящийся и прерываемый афористическими «сгустками», создающими
впечатление «сиюминутной непрерывности»: текст можно читать практически с
любого места, каждое из которых самодостаточно. Все, о чем пишет автор
и все, как он пишет,
глубоко волнует. Есть ощущение какой-то глыбы, несокрушимого, неподвластного
стереотипам духа во всем. Поражает удивительное сочетание тонкой поэтичности и
пронзительной страстности, некоторой рассредоточенности при максимальной
"сгущенности"! Стиль — афористичный, яркий, достойный глубокого размышления практически над каждой фразой — проявляет неординарную, талантливую личность, способную не столько ломать традиции, сколько устанавливать новые. Такое впечатление, что для индивидуальности подобного масштаба не требуется ссылок на авторитеты, она сама в себе авторитет. Если
говорить языком философии, то еще возникает ощущение единства пространства и
времени, сиюминутного и постоянного… Прикосновение к данным текстам
порождает чувство выхода за пределы привычного. Этот выход захватывает, но
одновременно уличает тебя в некоей ограниченности — сродни дальтонику, которому не дано видеть полный цветовой спектр.
В небольшом по объему исследовании автору удалось
поставить и во многом разрешить несколько крупных проблем. Во-первых, он
доказывает, что звуки, органично вписывающиеся в схему натурального строя фольклора,
мы некорректно именуем нетемперированными лишь в силу того, что это явление не
получило достаточно обоснованной трактовки с точки зрения музыкальной науки (это можно объяснить также преобладанием рационального подхода к явлениям
иррационального порядка.) Во-вторых, это фундаментальная проблема
функциональности, которая довольно широко обсуждается в немузыкальных кругах
искусства, особенно в живописи и психологии. По отношению к музыке это слово
обычно относят к гармоническим созвучиям. Кроме того, автором делается попытка
философско-богословского анализа природы звука, дается методика подхода к
проблеме природы звуковысотности. Каждая
из этих проблем по-своему важна, но для настоящего исследования они
представляют только некий трамплин. Главная цель — понять, вернее, почувствовать феномен интонационности и параллельно научиться интонировать в стиле предлагаемой формы. Одна из главных заслуг автора состоит в том, что, отбрасывая то, что интонационностью не
является, он показывает, где искать чистую ее природу. По сути, предлагаемый
материал — это больше объяснение ошибочности представлений, несовершенности музыкальной теории и подходов к натуральному пению. Истинные представления об интонации могут сформироваться лишь в процессе непосредственного освоения приемов интонирования. Только через практические занятия, через «вчувствования», «озарения» возможно осмысление феномена интонационности.
В качестве причины, тормозившей долгие годы интерес к
естественному пению, автор называет материалистическое понимание природы звука,
базирующееся на атеистическом мировоззрении. Следует
оговориться, что понятие «атеизм» здесь рассматривается не совсем
в религиозном контексте. Это некое абстрактное ощущение функционального базиса,
глубинную сущность которого невозможно изменить через убеждение. Изменение
сознания автоматически не может повлечь за собой открытие способности различать
или исполнять нетемперированные звуки. Речь идет скорее об открытии
возможностей нового уровня осмысления явлений, привычно трактуемых с точки
зрения однобокой идеологии. Поскольку у цивилизованного человека нет иной возможности обрести это
естество, необходимо освоение особой технологии (более удачного слова не
нашлось), суть которой во внедрении в сознание человека некоей искусственной
формы (в ней смоделированы базовые принципы естественного пения), сосуществующей
на первых порах параллельно с образовательной «прививкой». Ученик удерживает ее
в процессе своеобразных тренингов до тех пор, пока не «присвоит» ее,
почувствовав простоту владения приемами. С того момента, когда освоение данной
формой перешло на чувственный уровень, действие «прививки» прекращает довлеть над учеником. Таким способом, через духовный, интуитивный опыт
профессионал (в отличие от народного исполнителя) получает возможность не
только почувствовать меру варьирования уровней баланса, но и понять механизмы,
формирующие натуральный строй (Здесь отсыл к его происхождению, - не путать с чистым строем).
Публикации, в которых автор излагает свое видение
природы звука, к сожалению, не получают должного резонанса. Можно лишь
высказать предположение, что идеи автора будут востребованы по прошествии
какого-то времени. Проявившееся в 80-е годы оживление интереса к
фольклору вызвало ощущение наметившегося эволюционного процесса. Была
сформирована новая, более совершенная доктрина о подлинности фольклора. Однако
проблеме естественного интонирования не было уделено должного внимания. В
современном музыкальном лексиконе употребляются термины, приближенные по
значению: глиссандирование, тембральное варьирование и т. п., которые не
раскрывают суть проблемы. Если углубиться в историю вопроса о нетемперированных
звуках, можно заметить, что еще до революции эта тема вызывала
интерес у отечественных исследователей, упоминание о ней можно найти, в
частности, у Е.Э. Линевой. А вот как писала о пении землепашца Жорж
Санд: «Настоящий землепашец не может обойтись без пения своим волам, и это
особая наука, требующая вкуса и особых приемов. Это пение является на самом
деле разновидностью бессвязного речетатива,
исполняемого согласно желанию. Его неправильная форма и фальшивые с точки
зрения музыкального искусства интонации делают его неподражаемым.
Заключительная нота каждой фразы, тянущаяся и дрожащая, невероятно
продолжительная, звучит постоянно фальшиво, повышаясь на четверть тона…
Дикость» [4, 7]. Своеобычный язык общения человека и животного — пение
пахаря с заключенной в нем некоей магической силой избирает в качестве
упражнения в своей мастерской
французский педагог-исследователь А. Фюлен в 1983г. в Антони. «Слушая его,
полагает А. Фюлен, — мы проникаемся неким строем бытия, затем находим качество
голоса, естественную силу выражения, заразительную энергию» [1, 29].
Человек современной цивилизации обязан изучать фольклор в первозданном виде,
так как особая связь, возникающая через
пропеваемое слово, примитивное и изначальное, — своеобразный «мост» в иную
реальность, осознание целостности бытия. В. Цыркова могут обвинить в
некоторой противоречивости: с одной стороны, он полагает, что человеку
необходимо сохранение или восстановление той части «естества души, которой он
владеет бессознательно (курсив — Л.Б.)» [Цырков В. Нетемперированные
звуки // «Музыка и время». 2004, №5.
С. 58], а с другой — ратует за «создание доктрины о натуральном строе,
где эти нетемперировнные звуки могут быть частью системы, а не исключением из
правил (курсив — Л.Б.)» [Цырков В. Нетемперированные звуки // «Музыка и время».
2004, №4. С. 35]. Смысл противоречия лежит на
поверхности, оно заявляет о себе уже в самом названии исследования,
объединяющем, кажется, необъединимые понятия: «Технология естества». Хотелось бы выразить уверенность в том, что идеи,
представленные в данной работе, все-таки получат должную оценку, — если не в
настоящее время, то в ближайшем будущем, даже если кому-то эта тематика кажется
неактуальной. Суть непрятия или невнимания к подобным исследованиям видится во
все распространяющемся функциональном, или утилитарном видении жизни,
овладевающем практически все сферы, в том числе духовные. Интересы современных этномузыковедов, похоже, ограничены одной этнографией. Интонация, ритм и импровизация
— главные составляющие живого фольклора — волнуют фольклористов и хормейстеров
меньше, чем технологические приспособления, помогающие якобы правильно петь. Актуальность
темы исследования более чем очевидна. Находясь под прессом средств массовых
коммуникаций, навязывающих в огромном количестве образцы эрзац-культуры,
пресытившись неограниченными возможностями в области современных звуковых
технологий, человек современного общества все острее испытывает желание
вернуться к истокам бытия. Свежий взгляд на проблему так называемого
натурального пения, свойственного традиционным видам фольклора, способен
вернуть утраченное богатство звуковой простоты и указать один из путей
возрождения новых граней уходящего в глубь веков духовного сознания человека,
очищения через приобретение опыта музыкально-творческого прозрения. В заключение хочется сказать, что не может не быть
интересным глубокое (лежащее на поверхности!) проникновение в неуловимую
материю, делающее зримой не только проблему несовершенства изобретенных некогда
правил, а и открывающее новые для современного образованного музыканта грани,
новое видение роскоши простоты, почти забытые переживания, которых лишен наш
современник.
Л.А.
Бурякова (Бевза), канд. пед. наук, доцент ТГПИ Литература 1. Fulin
Angelique. L`enfant, la musique et l`ecole. 2. Sand George.
La Mare au Diable.