Технология естества

Технология и естество – вещи, на первый взгляд, несовместимые. Механизмы большинства естественных процессов сокрыты в теле природы, так что сознание этой природы имеет ограниченную осведомленность относительно своего собственного устройства. Однако современное состояние науки позволяет значительно корректировать естество природы, приспосабливая ее к нуждам цивилизации. По мере проникновения в тайны естества человеку ничего не остается, как моделировать свою собственную природу по шаблонам, от которых он сам отступил. Интерес к фольклору – в различных его проявлениях – подтверждает этот тезис, хотя, конечно, проблемы технологической кухни более серьезны, чем простое интуитивное следование зову предков.

Чтобы пользоваться благами жизни, не обязательно знать механизмы, коими эти блага воспроизводятся. Можно видеть и слышать на расстоянии, понимать без помощи переводчика. Всеми этими качествами, судя по всему, обладал первобытный Адам. Его естество проявлялось, в первую очередь, в функциях души, которую вдохнул в него Бог. Современный человек связывает понимание естества с физическими потребностями, возможно, это все, что от него осталось.

Все сотворенное для комфорта развращает тело, подобного же рода продукцию мы потребляем и для души. При поверхностном взгляде промышленные товары служат для удобства, а продукты искусства – для удовольствия. Одно в соединении с другим являет нам современный эстетический рай. Передавая функции души механизмам, человек создает для себя супертехнические костыли, оставшись без которых он станет подобием первобытной обезьяны. Можно сказать, что утрата естества компенсируется познаниями в области устройства мира, и, утратив естество полностью, человек воссоздаст его в модели технологического идола, который когда-то уничтожит его самого.

Профессиональное искусство, отделившись от ритуальных форм, довольно быстро деградировало по части естества. Древние образцы не нуждались в том оформлении, в котором нуждаются современные. Древняя поэзия не нуждалась в рифмовке, поскольку сам язык был поэзией. Поэзия стала как бы следствием деградации речи, живопись – зрения, музыка – слуха. Такая версия о возникновении искусства вполне уместна, более того, весь период человеческой истории можно рассматривать как раскручивание спирали деградации восприятия – то, что называется грехопадением. Искусство стало для современного человека чем-то наподобие очков, которые помогают восстановить утраченную четкость изображения. В нем как бы закодирована та часть нашего естества, которую мы утратили с давних времен. Однако, став предметом науки, этот код преобразился в профессиональном искусстве в форму, чуждую человеческому естеству.

Любая технология нуждается в научном обосновании, которое приводит все частное в систему этического или эстетического целого, где первое выражает суть качеств натурального естества, а второе – модель гармоничного сочетания компонентов этого же естества в системе того или иного эстетического направления. Этика и эстетика по сути представляют шкалу наподобие градусника, где «ноль» – величина относительная, человек устанавливает ее для себя соответственно своему мироощущению.

Всякое знание порождает условность, которая постепенно вытесняет естественные системы. Реакции, оценки, действия, мысли постепенно становятся отражением этой условности, которая блокирует полноценное восприятие жизни. Стереотипность восприятия обусловлена рассудком, который впитывает то описание мира, которое ему предлагают и, комбинируя части этого описания, судит, оценивает, созидает, полагая, что в этом проявляется творчество. Грехопадение – непрекращающийся процесс – имеет мнимую форму эволюции, которая состоит в том, что цельное бытие переходит в дискретное. Знание души постепенно перетекает в интеллект, где дробится на мелкие части, противоречащие друг другу.

Мир позволяет снимать с себя последние одежды, создавая иллюзии достижений, но не допускает в обитель тайн. Вся наша цивилизация развивается в рамках глобального обмана, который имеет довольно респектабельный вид, и первое грехопадение – это только толчок, предопределивший лавину падений. Отправная точка первородного греха и сейчас продолжает служить базовым полюсом человеческого разума. Трудно осознать, насколько губительна для исполнителя, да и вообще для человека, мнимая житейская целостность, которая зиждется на сомнительных ценностях общества. Открыв для себя тайну древа познания, человек утратил естественный баланс ума и чувств, а вместе с ним и святость; утратив же естество души, он становится подобным роботу, в котором человеческие качества искусственно синтезированы в форму гармонично выставленных компонентов этого же естества.

Гармоничность как древняя утопия окультуренного язычества, а затем атеизма, – вероятно, самая искусная выдумка дьявола, авторство которой человек приписывает себе. В гордости своей человек посвящает жизнь достижению мнимого совершенства, где физическое, нравственное, интеллектуальное, эмоциональное и тому подобное приводятся в надлежащий вид, оставляя душу в стороне за ненадобностью. Но все эти качества при таком их толковании находятся не в гармонии с человеческим естеством, поскольку имеют с ним лишь косвенную связь. Остается надеяться на то, что частное осмысление все же может быть преобразовано в общее понимание, которое самоликвидируется в тот момент, когда сознание окажется на свободе, когда исчезнет барьер, разделяющий ум и душу. Во всяком случае, без ума теперь не обойтись, по крайней мере, до тех пор, пока естественные реакции будут отработаны хотя бы до уровня, когда им будет задан нужный вектор.

Смысл понятия естества, прежде всего, духовный, его главный критерий – такое равновесие, в котором время и пространство обращают контуры восприятия как бы вовнутрь, как на иконе. Это не то естество, которое мы нарочито интерпретируем как возможность естественного существования в определенном жанре. Различие понятий жанра и естества в том, что одно меняется, а другое остается неизменным. Жанр может быть формой естества, разве только ложного. Если мы трактуем, например, духовность как смысловую фабулу или концепцию церковного искусства, из этого следует, что форма и технология играют вспомогательную роль и могут быть привнесены, скажем, из светского искусства.

Профессионалы часто исполняют музыку, изображая только внешний ряд. Это – либо ложная раскованность (фольклор), либо изображение на лице опять же ложного глубокомыслия (духовная музыка). Исполнение такого качества музыки должно вызывать ощущение имитации. Факт соответствия предложенным обстоятельствам не может противоречить искусству, но соответствие само по себе по большому счету – это не предмет искусства. Эстетика, которую проповедует тот или иной коллектив, не имеет существенного значения, если она определяется лишь внешними атрибутами. Фольклор – современная культура – превращается в миф только тогда, когда его пытаются освоить профессионалы. Профессиональное же искусство изначально мифологично – даже тогда, когда преподносит нам образцы современного стиля.

По большому счету, естество также не может быть понято или воспроизведено с позиции стиля, поскольку стиль всегда несет черты своего времени. Стиль – категория всегда из прошлого; даже, если он возникает в настоящем времени, его прошлое – это ограниченность во времени. Настоящее искусство вне времени, хотя несет его черты, а значит и стиль, но последнее в нем – только дань времени. К стилю следует относиться как к результату правильного подхода, иначе говоря, стиль нужно вывести из формы, а уж затем сопоставить собственные результаты с существующими стандартами.

Стиль всегда лучше, чем его отсутствие, но утопия, даже очень красивая, не может определять направление общего образования. Мода на стили возникает, вероятно, от кризиса жанра, для исполнителя же важно другое: не впасть в среду ложного ощущения, которое приводит в тупик, ставит заведомо в ситуацию, где естественность невозможна изначально. Беда современного музыканта в том, что настоящее естество стало ассоциироваться у него с экзотикой, с чем-то варварским. Самобытность современных людей разных национальностей или вероисповеданий воспринимается нами несколько негативно, позитивные же качества стали характеризовать человека цивилизованного. Школа психологического реализма в искусстве подменила собой подлинную духовную традицию. Одаренные дети, попадая в художественную школу, превращаются в ординарных художников. То же самое происходит с носителями музыкальных традиций, решивших освоить музыкальную грамоту на профессиональном уровне. Талант приносится в жертву ремеслу, которое становится самоцелью.

Вопрос качества образования в искусстве стал как бы беспредметен. Слова, употребляемые относительно искусства рисуют нам какие-то иероглифы в воздухе, создавая фантомы, которые лопаются тут же, как мыльные пузыри. Словоблудие достигло такого совершенства и логической изощренности, что аппарат воображения начинает давать сбои. Разумеется, искусство пробуждает множество трудно объяснимых ощущений, но, может быть, некоторые из этих ощущений не нуждаются в словесной интерпретации, другие же могут быть при необходимости переведены на профессиональный язык технологии жанра. Иначе говоря, понимание чего-либо в искусстве не должно быть приблизительным. Более того, предмет искусства может быть расчленен орудием логики по всем возможным осям. Но очень важно, что при этом он сам должен оставаться нетронутым.

Мастерство исполнителя определяется в первую очередь умением приводить звуки в баланс (ритмически и интонационно). Это подобно тому, как врач-мануалист лечит болезни, уравновешивая противоположные начала «инь-ян». Художнику или исполнителю не нужно влезать в дебри соседних наук, в которых он мало понимает. Ведь святой достигает чистоты ума, ничего при этом не смысля в нейрофизиологии; учёные же, обладая научными познаниями в области высшей деятельности мозга, не имеют каких-нибудь результатов в области духовной практики. Когда в искусстве достигается классический баланс инь-ян, сам предмет искусства становится источником информации. Он не только предмет познания, он модель мира, некая абстрактная форма, работая с которой человек познает общие технологические принципы. Баланс обеспечивает форме особое совершенство, без которого невозможен процесс полноценного познания.

Совершенство это не из области идеального или недостижимого. Мир сотворен совершенным, несовершенен человек, отступивший от высшего закона. Несовершенны технологии, сотворенные человеком, но технологии самой природы изначально совершенны. Мы должны изучать технологические принципы природы и преподавать их в школе вместо того объема информации, который можно почерпнуть при необходимости из справочников. Легче в детстве развить определенные навыки естества, чем потом мучительно исправлять привитые ошибки и навёрстывать упущенное время. Естественность это талант, который может быть восстановлен или развит в раннем возрасте при условии правильного обучения. Самородки выходят из моды, их врождённые способности меркнут на фоне технологического подъема в науке, наступило, может быть, время и для искусства.